Детское чтение: для чего нужен читательский дневник?
Давным давно, в светлые времена моего детства, народы в школах вели читательские дневники. Это был документ строгой отчетности перед лицом преподавателя русского языка и литературы.
Для меня это случилось в четвертом классе — на старте средней школы, после начальной трехлетки.
Скажу честно: вести этот дневник было противно. Обязаловка! Требовалось не только соблюдать условности: указывать автора, название книги, перечислить героев, разобрав их на главных и второстепенных, описать сюжет и свое отношение к книге, да не кратко, в рамках «ндравицца-нендравицца», но с обоснованиями.
Ну и представьте, каково это — на уровне 4−5 класса делать текстологический анализ произведения на полторы-две тетрадные странички. Я этот анализ катала сразу в дневник. Кто ж будет все это сочинять на черновике, а потом нудно переписывать!
Нет, ну кто-то так и делал — сочинял на черновике, потом переписывал, допустив помарку — обливался слезьми, вырывал страницу — и снова переписывал. Но я этой черной работы гнушалась. Читала-то я много, книг для дневника в запасе было видимо-невидимо. И под каждую возиться с черновиками — для моих детских ручек, к скорописи непривычных, было это гнусное дело.
В итоге при ежемесячной проверке читательских дневников я получала свои законные 5/2: первая оценка — за содержание, вторая — за технику исполнения. Плюсом — учительский красночернильный росчерк-вопль: «Почему так грязно!».
Первым делом ведение этого дневника научило меня замечать в книгах не только героев и сюжет, но и — имя-фамилию авторов. Что разом повысило градус моей (и одноклассников, конечно; предполагаю, таковы порядки были везде?) образованности в сфере литературной. Книги перестали были историями о жизни, стали — произведениями таланта и ума писателей.
Это, в свою очередь, помогло хоть в малой степени ориентироваться в литературном море-окияне: читать уже можно было не то только точечно, что учитель велел и библиотекарь рекомендовал, но сформировать список любимых писателей — и по списку работать с собраниями сочинений.
Как понимаю, ведение ЧД способствовало формированию навыка собирать и анализировать информацию. А также — иметь собственное мнение (хотя бы — о прочитанной книге) и в кратком объеме излагать его на бумаге. В общем, нехитрая истина: чтобы научиться писать — надо писать. Надо тренироваться.
Экзаменационные сочинения хоть куда — за среднюю школу, в институт — я накатала с положенными черновиками, но без особого напряга, и — на круглые пятерки. Конечно, ранняя практика работы над читательским дневником тому способствовала в немалой степени.
Обзаведясь собственным ребенком, я принялась интенсивно делиться с ним своим опытом. Первый ребенок попался для таких целей удачный — во-первых, девица, во-вторых, по душевному складу этакий эмоциональный рационалист-аналитик. В самый раз — чтоб быстро научиться читать, обдумывать прочитанное, рассказывать о своих думах — и, освоив письмо, — записывать эти рассказы.
И стало дите вести такой дневник. Сначала, еще не научившись писать, диктовала мне свои впечатления о книгах, которые начитывали мы с мужем детям на сон грядущий. Потом, овладев грамотой и письмом, стала записывать все это сама.
На этой почве довольно рано стало понятно, что у дочери врожденная (или просто рано сформировавшаяся?) грамотность, стилистическое чутье и вообще отлично подвешен язык.
Со вторым ребенком вышло все не так. Во-первых, получился сын, во-вторых, не было у него ни малейшего налета рационализма, в-третьих — впечатления свои он предпочитал не рассказывать, а рисовать. Рассказы же, как положено у пацанов, были сплошь глагольные, а рисунки — … до сих пор мороз по коже пробирает, как их вижу. Они тоже были (и есть) этакие глагольные: сплошь действие, смешались в кучу люди, кони… Грамотности он не обрел, хотя стиль чует.
В отношении дочери мои приставания — «пиши, пиши, это ж интересно!» — поддерживала учительница литературы (там были и списки летнего чтения, и приказ к началу учебного года явиться с ЧД, в котором это самое летнее чтение следовало описать, и отличные оценки за понаписанное в течение каникул). С сыночка учителя требовали ведения ЧД только в начальной школе, средняя обошлась без такой повинности — и моя инициатива разбилась о нежелание младенца себя утруждать за бесплатно.
На днях поинтересовалась у знакомой учительницы начальных классов: как сейчас в школе относятся к ведению читательских дневников? Она ответила: в начальной школе мы этого требуем, в средней — на усмотрение учителя. Значит, моей дочери повезло с учителем — у любимой Татьяны Владимировны оказалось правильное усмотрение.
Сыну такой учитель с нужным «усмотрением» не попался. Те, которые попались, читательских дневников с него не спрашивали. Правда, научили находчивости — а что еще требуется, чтобы сдавать тесты! Рулит ЕГЭ, как известно.
Впрочем, может, не стоит сожалеть? Другой человек — иные потребности. Заставлять — себе дороже. Нет надежнее способа отвратить ребенка от того или иного занятия, как заставлять его что-то делать (впрочем, не берусь рассуждать о технологии обучения музыке!).
Наш итог меня вполне устраивает. Дети научились читать и понимать прочитанное. С дочерью можно вместе хихикать над опечатками, стилистическими ошибками, дурными стихами — сыну смысл филологических анекдотов приходится растолковывать. Как он растолковывает нам идеи, которые видит в цвете и рисунке.
Но одна общая радость у нас есть: мы любим читать книги. Может, потому, что читательские дневники сделали нас в этом деле хоть мааааленькими, но профессионалами?